Рассказ о том, как случайная встреча может кардинально изменить или повернуть нашу жизнь…

Место описания -Туркменистан.

Никогда в своей жизни я не строила планов стать торговым работником. Никогда не видела в себе таких особенных способностей мыслить коммерческими шаблонами, а слово «маркетинг» в то время еще не было настолько модным, чтобы хотелось бросаться на него как на привлекательный новый тренд.

В году, когда мы закончили школу, после неудачной попытки поступить в университет на отделение иностранного языка и литературы, у меня было небольшое замешательство.

Не достигнув цели в этом году, я планировала повторить попытку и сдать экзамены на следующий год, а чем заняться в этом году, совсем не представляла.

Молодость берёт своё…И пережив малюсенький стресс, я решила не забивать голову ерундой – ведь впереди был целый год, а если мыслить масштабно, то вообще целая жизнь! Впереди времени завались; время, которое само всё образует и расставит приоритеты на нужные места.

Мы отдохнули в Фирюзе. В то время там находился недурственный пансионат, куда съезжались гости из всего СНГ.

К нам в комнату заселилась весёлая компания из Ленинграда, и мы неплохо провели время, зажигая на танцах, строя глазки местным и приезжим. После такого «лечения» от моего «стресса» не осталось и следа.

Находясь в таком весьма подвешенном состоянии, я встречаю на базаре свою одноклассницу Сюзанну (имя изменено). Она была с мамой, а мы тоже были с моей маман.

Разговорившись о том о сём, мы поделились планами на будущее. Сюзанн и её мама любезно пригласили нас в гости, и мы решили, что навестим их в ближайшее время.

Мы действительно скоро выполнили обещание и пошли к Сюзанн в гости. Вот именно в то время хорошо помню, как мама Сюзанн и сама Сюзанн меня уговорили поступать в торговый техникум. Они так убедительно нам преподнесли многочисленные выгоды, пропиарив техникум как уникальное учреждение, куда не попасть простым смертным, что я уже почти согласилась. К концу нашего визита я, попав под обаяние семьи Сюзанн, уже мечтательно видела себя в бойкой позе за прилавком какого-нибудь магазина.

Полностью войдя в роль продавщицы, я в мечтах считала пачки денег, которые, как мне казалось, начали бы сыпаться уже с первой же продажи.

Наваждение было так велико, что по дороге назад, мы с маман бурно обсуждали, как мы будем жить в шАкАладе, когда я стану коммерческим специалистом.

То есть я вышла от Сюзанн совершенно другим человеком. Если раньше я не считала себя способной к торговле, то сегодня мне уже казалось, что торговая сфера потеряет такого ценного работника, если я передумаю стать продавцом.

Я вообще подумала, что мой талант и моя судьба — это раскрыться именно в торговле.

В общем, крутой техникум просто лежал у меня в ногах и молитвенно просил меня не передумать.

И мы с Сюзанн успешно сдали экзамены и стали учащимися ашхабадского торгового техникума, но попали в разные группы. У неё и у меня были разные группы и разные круги друзей. Кроме как «привет» в коридорах техникума, все наши приключения, и совместные мероприятия на этом закончились.

Пока мы учились, собственно, там было неплохо. Мы изучали предметы, которые были мне интересны и не вызывали трудностей и скуку. Учиться было легко, преподаватели во мне души не чаяли. И я действительно поверила в то, что Сюзанн и её мама были вершителями судьбы, правильно определив мой великий талант торгаша и моё назначение в этой жизни.

Всё было прекрасно. Я, может быть, и благополучно бы закончила это великолепное учебное заведение, но тут случились сборы на хлопок.

Ехать было не страшно, наоборот, нас звала некая романтика, про которую описывали в художественных произведениях. Всем хотелось быстрее свалить от родителей и пожить самостоятельной жизнью без надзора. Нам казалось, что мероприятие «сбор хлопка» это очень крутое зажигательное шоу, где можно будет отрываться от души.

Нас отвезли куда-то в село под марыйскую область. Моя помпезная эпопея с хлопкоуборочными мероприятиями продлилась ровно две недели.

По приезду всё как обычно бывает на таких сборах. Целый курс поселили в школе. В классах мы разместили свои раскладушки. Убогие полу-калеки книжные шкафы пытались пыжиться и заменить нам платяные шкафы.

Обустраиваешься, сразу же пытаешься найти место, похожее на баню. Местная дайза/тётя драла с носа по рублю за каждый банный день.  Сооружение под названием «Баня» выглядело избушкой мазанкой в метр высотой, с окнами, которые не закрывались и где можно было стоять полусогнутым. Каждый мелкий местный туркменёнок мог спокойно заглянуть к нам. Мы визжали на всю деревню. Воды было условно по полведра на каждое тело.

Душа в 17-летнем возрасте могла зажигаться духовными скрепами патриотизма и увидеть романтизм от мероприятия по помощи отчизне. Но тело почему-то не хотело подчиняться духовным порывам и просило вполне себе плотские буржуйские излишества: приличную баню, душ с горячей водой (что по умолчанию отсутствовало). Тело совсем не могло мириться с ужасным туалетом на 2 очко, в которое ходили 150 человек. Двери в нём не закрывались, окон не было. Когда было тепло, сквознячок спасал от вони. А когда похолодало, так можно было там же примерзнуть вместе со своим дерьмом. Почему-то совсем не было поэтичного в том, что местные ломились в женские бани и туалеты, дико извергая какие-то звуки, похожие на призывы диких индейцев и пугающие так, что всё внутри холодело.

Поначалу было не совсем всё плохо, а местами даже и весело. В 6 утра подъём. Кое-как продрав глаза, своим видом лохматых, недовольных абсолютно непатриотичных людей мы нисколько не напоминали героических покорителей БАМа и стахановцев, о которых пишут в книгах. Мы были жалким подобием человечек. Худенькие, замученные, сонные, недовольные всем. Вот таких нас преподаватели загоняли в кузов грузовика и везли на поля. Когда появлялось солнышко, мы уже забывали прежнее недовольство, снова радовались за себя и за родное отечество, которому крупно повезло с нами.

Нам давали норму по сбору хлопка. В сухую погоду дневная норма составляла не меньше 20 кг. Что такое 20 кило хлопка может понять только тот, кто его собирал хоть однажды. Мой рекорд это 16 кило в день. Все эти килограммы для нас обозначали только одно – спальный предмет. В этот день я собрала приличный матрас. Во все другие дни мне удавалось собрать килограмм 7-8, что хватало только на подушку.

Мы уходили далеко в поле, где нас не могли видеть наши надзиратели и заваливались спать. Погода была в конце сентября еще приятно теплой. Растянувшись на земле, положив голову на свою «норму» мы добирали остальную норму во сне.

Когда не спали, то прятались в кустах, просто прикалывались и общались.

В начале приезда, пока держалась хорошая погода, всё выглядело не таким уж убогим и печальным. Потому что пока были запасы консервов и другой еды из дома, баланда на хлопковом масле нас никак не раздражала, потому что мы её просто не ели.

Но мы регулярно с опаской поглядывали на отвратительное зрелище в большом чане, где варилось что-то несъедобное, а по утверждению «повара» совершенное чудо-суп макаронный/лапшичный/рисовый… Пробовать его, несмотря на все рекламные ходы и маркетинговые трюки нашего повара, не хотелось совсем.

По вечерам нас зазывали с полей, а мы нехотя тащились со своими «матрасами», «подушками» к месту сдачи, сожалея о том, что сейчас придётся лишиться приятной вещички. За день мы привыкали к своему скарбу и реально с болью расставались с ним в конце дня. Ведь эти мешки, набитые ватой, уже хранили наше тепло, спасали нас от колкости сухой твердой почвы, а в прохладную погоду грели нас. Мы к ним привыкали как к своим родным вещам.

На месте сдачи нормы, нам вставляли «пистонов», матеря нас отборным матом, что де-суки, не смогли набрать нужный объём хлопка. На эти «любезные» обращения наших надзирателей(преподавателей) мы никак не реагировали, а немного отойдя, открыто ржали. В ответ на этот гогот слышались угрозы, что нам покажут «кузькину мать».

Опять нас загружали в кузов, везли потряхивая до лагеря. В кузове не было никаких скамеек. Пока доедешь, то, полетав от одного бортика до другого, отобьёшь себе все бока, на которых практически отсутствовали мягкие места.

Вечером, некоторое время спустя, сходив в «баню», переодевшись, ты начинал немного приходить в себя и жизнь уже не казалась тебе такой уродливой.

Вечером хотелось приключений. Кто-то тусил с «белыми»(так мы называли студентов) мальчишками, которых мы обнаружили неподалёку от нашего лагеря. Это был лагерь Института народного хозяйства. Там было много приятных мальчиков, с которыми наши девочки сразу же стали зажиматься по кустам.

Наша компания была почему-то неприспособленная зажиматься по углам с мальчишками, и, так никого не найдя для приятного времяпрепровождения, мы решили выпендриться и сделать культурно-массовый заход в местный кинотеатр.

Конечно, тут, когда раздаешь такие эпитеты как «баня», «кинотеатр», «магазин», нужно быть весьма осторожным. То, что называлось громким словом «кинотеатр», «культурный центр» было не что иное, как сараюшка, где веками отсутствовал свет, а кино не показывалось никогда.

Зато, прогулявшись по селу, где городских людей не видели вообще, мы прожили рисковую жизнь настоящих пришельцев, которые попали на необитаемый остров к аборигенам.

В полной темноте ночного села, где нет ни одного фонаря, по всему периметру нашего пути нас сопровождала толпа чёрненьких малолеток, которых мы не видели, зато они прекрасно видели наши овальные силуэты. Мы вздрагивали от их неожиданного нападения, лапания грязными, липкими руками за попы, грудь, а крик в ухо довершал адреналиновый всплеск нашего страха.

Нам казалось, что сейчас мы останемся в этой деревне после обильного изнасилования и физических издевательств, погребёнными в канаве навсегда.

Но ничего такого не произошло. Раз я пишу эту заметку, значит, мы не только остались живы и невредимы, но обошлось и без изнасилований и надругательств. Но после той прогулки по селу мы выглядели изрядно помятыми от бесконечных поглаживаний и хватания, а одежда и волосы у нас были грязными. Потому что, когда мы пытались бежать, падая по пути на кочках, то за нами неслась с криками и улюлюканьем толпа оголтелых местных, зажимая нас в общий круг, не забывая протягивать к нам свои отвратительные лапы.

После этого происшествия мы решили навсегда отказаться от «культурной программы». Кажется, той прогулки нам хватило, чтобы понять окончательно, что жить в полной тьме беспросветного неинтеллигентного бытия не так уж и плохо.

По вечерам мы зажигали в лагере. Пели песни, плясали, играли в игры, делали друг другу розыгрыши и подставы, ругались, кто-то писал письма, кто-то дневники (которые потом диверсанты воровали и читали на публику), кто-то собирался в кружок и был поглощён гаданием на картах.

Иногда к общим тусовкам присоединялись наши соседи -ребята и девчонки из института народного хозяйства. Они были неплохими выдумщиками и часто инициировали хорошие викторины и конкурсы.

Потихоньку жизнь входила в колею, всё становилось привычным и уже мы не испытывали культурного шока от реалий окружающей среды.

Но тут неожиданно грянул холод. Что такое мёрзнуть как «собака» мы поняли на собственной шкуре именно там – на сборе хлопка. В тот день был сильный дождь. Пока нас довезли до поля, мы уже вымокли как промокашки. Утром, ещё до отправки на поля, мы устроили бойкот, отказавшись ехать на работу. Никто нас слушать не стал, насильно заставили поехать на работу, не забыв напомнить, что вечером нас ждёт наказание.

Наказанием после смены была генеральная уборка здания нашей локализации. Мы – вымокшие, голодные, уставшие, замерзшие после такой просто офигительной новости пришли в полное негодование. Это был самый настоящий бунт. Но нас быстро привели в чувство, когда сообщили, что поставят внеочередной неуд, который может повлиять на результаты первого полугодия.  Школу нам пришлось драить до полуночи.

Все наши выходки, которые не нравились преподавателям, регистрировались в особых журналах, и они выражались в форме неуда. Кроме того, нам не выплачивали денег за сбор хлопка, а ещё ко всему прочему портили наши оценки.

К тому времени, мы уже были на исходе эмоциональном и физическом. Еда, которую мы привезли из дома, закончилась. Жрать то, что подавалось добрым государством для поддержания молодых организмов, было невозможно. И поэтому, уже изрядно поистратившиеся, мы вынужденно голодали, ожидая посылок и переводов из дома.

Вот тогда и возник план побега. С моей близкой подругой мы решили свалить из этого ада. Оставшись на дежурство, собрали свои вещички, даже смогли запечатать свои раскладушки. По всем приметам нас не заметили. Но хватились к вечеру, когда по словам одной девочки, прислали машину на трассу, нас уже там не было.

Мы долго ловили попутную машину. Как выяснилось потом, был указ для местных не подбирать на дорогах учащихся, а сразу стучать в местные органы управления и сдавать дезертиров властям учебных заведений.

За такие побеги наказывали жёстко. Обычно отчисляли без права восстановления с соответствующей характеристикой.

Самое ужасное, что общественного транспорта из этой дыры не было. Пришлось тормозить каких-то сомнительного вида местных товарищей, лица которых были круче, чем гусеница танка. Трудно было объяснить им полу-знаками, так как многие русского не знали, что денег у нас в обрез, что нам нужно на станцию, и что мы ни при никаких условиях несогласные на всякие интимы. «Düştün mü? Понял?» – орали мы от перенапряжения, как будто они были глухими.

До станции было километров 200. Мы ехали в стареньком автомобиле марки «Москвич», в который были погружены две раскладушки (одна в салоне на заднем сидении) по раздолбанной дороге, какими-то окружными маневрами, где не было ни одного опознавательного знака.

Товарищи были мирные несмотря на их вид. Но, когда стемнело, и мы ехали по непонятным путям, было реально страшно. А когда они завернули в какую-то деревню, чтобы «навестить друга – 5 минут! 5 минут! Bolami?! (ладно?!)», мы закричали обе. Я завизжала в ухо водителю, так как сидела впереди. Он резко дернулся, я попыталась дать ему в глаз, думая, что он на меня нападает. Машина крутанулась на дороге, послышался визг тормозов, и мы орали уже вчетвером, но в какой-то миг стало понятно, что мы живые и невредимые, но никуда не ехали.

Ор прекратился. Мы глянули друг на друга грозно и поняли, что взаимопонимание достигнуто. Дальше бояться было нечего. Они на всякий случай помянули Аллаха. Им, я думаю, больше всего хотелось нас выкинуть прямо в поле. Но, видимо, подумав, что справиться с нами будет нелегко, то решили быстрее нас отвезти на любую ближайшую станцию.

И после этого мы вполне благополучно доехали до станции в гробовой тишине, никуда не заворачивая. Нас быстренько выгрузили возле вокзала, скинув наши раскладушки в сердцах, мелко мстя нам за свои не совсем приятные приключения. К вокзалу приближаться на машине была запрещено, так как там на рейде пасла милиция, которая вылавливала беглецов, сразу же арестовывала всех – и кто возил дезертиров, и кто сбегал.

Мы вышли из лагеря в 8 утра, а прибыли на вокзал в 9 вечера. Если и есть в жизни какие-то моменты удачи, то этот случай я отношу к одному из таких счастливых моментов. Нам, несмотря на все передряги и трудности, вполне благополучно удалось добраться до станции небольшого селения. Через час мы уже сидели в поезде, который шёл в Ашхабад.

Вот тогда мы воскликнули: О, да! В родной Ашхабад! Подальше от этого ада!

Выйти на вокзале родного ашхабадского перрона, вдохнуть чистый воздух, который обалденно пахнет дынями было великим блаженством в конце этого нелегкого пути.

Отдышавшись пару дней и осознав, в какую опасную авантюру я себя запихала, я пошла забирать свои документы из торгового техникума. Так как я хорошо училась, то меня решили оставить и перевести на бухгалтерское отделение. Я отнекивалась всеми силами, твёрдо для себя решив, что торговля это не моё и это было временным затмением мозга. И моя карьера бойкой продавщицы закончилась так бесславно.

***А Сюзанн вполне успешно закончила техникум торговли.